Форум » Информация, правила и вводная » Историческая справка: Салон » Ответить
Историческая справка: Салон
Master: Роль, которую в жизни низших классов играл трактир, в XVIII в. в жизни господствующих и имущих классов исполнял салон. Салон представлял собой специфическую форму их общественности. Однако интеллектуальная культура, воплощенная в салоне, переоценивалась большинством исследователей. Нет никакого сомнения, что существовал ряд салонов, где остроумие вспыхивало каждый день новым фейерверком, где рождались все те смелые идеи, которые должны были привести к преобразованию общества, где происходили аванпостные стычки новой эпохи. Таковы были знаменитые парижские салоны, где царили энциклопедисты, салон г-жи Дюдефан, где бывал Д'Аламбер, г-жи Д'Эпине, где тон задавали Дидро и Гримм, г-жи Жоффрен, где можно было встретить Монтескье, и десяток других. Но вот и все. И, однако, богатство царившей здесь культуры было ничем в сравнении с культурой, имевшейся вообще, даже имевшейся в одной только Франции. Тем более значительную роль играл салон в истории половой нравственности эпохи. Он был главной ареной словесного флирта в противоположность будуару, где преобладала практика. Изо дня в день разговаривали о любви, не о ее высших проблемах, а только о ней как наслаждении. Правда, некоторые современники, как граф Тилли, утверждают, что это - клевета, пущенная в оборот романистами. Он говорит о французском обществе эпохи Людовика XVI: "Что в особенности достойно порицания в них (романистах), так это не столько непристойность описаний (я говорю здесь не о преднамеренно задуманных картинах сладострастия), а скорее их намерение или, вернее, их глупое желание изобразить дело так, как будто тайные пороки света являются его публичными нравами, будто безнравственные разговоры, которые ведутся в будуаре, ведутся и в салоне, будто молодые кавалеры и дамы света - идиоты и гусыни, объясняющиеся на самом небывалом и непристойном жаргоне, будто, наконец, школа изящных придворных нравов выродилась в ярмарочный балаган, где забавляются подсахаренными скабрезностями, грубыми остротами и элегантными глупостями". Современные панегиристы старого режима охотно цепляются за такие защитительные речи. Тем не менее суждения, подобные суждениям графа Тилли, остаются весьма прозрачными идеализациями. Разумеется, во второй половине XVIII в. в салонах уже не царило, как прежде, излюбленное арго (речь. - Ред.) дома терпимости, когда изящные дамочки блистали тем, что, не стесняясь, произносили в обществе грязные словечки из сексуальной области или отвечали на скабрезности мужчин восклицанием: "Какая восхитительная гадость!" Однако "подсахаренные скабрезности" и "элегантные глупости" как раз тогда входили в моду. Или как назвать беседу на тему "Кто придумал одежду?", причем хозяйка салона, где происходила эта беседа, ответила серьезнейшим образом: "То был, вероятно, маленький безобразный карлик, горбатый, худой и кривой, ибо, кто хорошо сложен, не вздумает же спрятаться в платье!" Или как назвать беседу, во время которой глубокомысленнейшим образом обсуждался поставленный неким принцем вопрос, почему люди стали скрывать от других половой акт. На этот вопрос послышался ответ, что не иначе поступает собака, ибо, когда ей бросят кость, она уединяется с ней в уголок. Виновата зависть мужчины, боящегося за свою кость. Она - единственный источник стыдливости. Все это, несомненно, "подсахаренные скабрезности", хотя в этих "глупостях" и нет ни капли "элегантности". Нам остается только добавить, что такие дискуссии были не исключением, а правилом в тогдашних салонах, так как интерес возбуждали вообще только мотивы из половой области, и потому сюда ловко перебрасывались и самые серьезные вопросы, то есть и их обливали галантным соусом. В Германии такую способность у мужчин называли "талантами петиметра". И большинство мужчин положительно горели честолюбием удостоиться во время беседы подобного эпитета, повышающего репутацию в глазах "образованного общества". Что подразумевалось тогда, особенно в Германии, под словом "хороший тон" или лучше: что допускал этот "хороший тон", наглядно иллюстрируют игры, бывшие в ходу как в салонах, так и в мещанской квартире. Характерным образчиком может служит игра-гадание, о которой подробные данные имеются в вышедшей в 1770 г. книге "Der wahrsagende Mercurius" ("Предсказывающий Меркурий". - Ред.). Игра состояла в том, что ставился какой-нибудь вопрос, ответ на который получался из числа очков на трех брошенных костяшках. В наставлении перечисляются около двадцати вопросов для обоих полов, и каждый вопрос сопровождается шестнадцатью возможными ответами. На вопрос мужчины: "Довольна ли тобой жена?" - ответ гласил, например, при шести очках: "Ах, старина, как можешь ты спрашивать, довольна ли тобой твоя молодая жена, когда ты даже аппетитного поцелуя ей дать не в состоянии, не говоря уже о чем-нибудь ином!"; при семи очках: "Ты здоровенный детина, и жена может быть тобой довольна"; при восьми: "Если бы ты занимался с женой так же усердно, как с книгами, то она могла бы быть тобой довольна" и т. д. Вот что понимало хорошее общество под "галантными шутками", ибо среди шестнадцати возможных ответов добрая дюжина в том же роде. Если случайно беседа вертелась не вокруг любви, ее заменяли сплетни, споры об этикете и подобные глупости. Многие салоны прямо славились как гнезда сплетен. В Германии сплетничество было вообще обычным явлением в салонах, и здесь столь важные вопросы, как альковные тайны друзей и соседей, даже не прерывались зарницами неумолимо подготовлявшейся революции. Подобные же оговорки необходимо сделать и относительно прославленных манер XVIII в. В высших классах они сводились к культу умственной и физической напыщенности, в бюргерстве царило граничившее с комизмом подражание своим или чужим придворным нравам. Нелепее всего вели себя в этом отношении в провинции, но и английская буржуазия славилась в этом смысле. В высших классах общества слишком уважали практику галантности, чтобы ограничиваться в салонах одной только теорией, особенно после того, как за ужином вино и шампанское произвели надлежащее действие. И как бы низко ни стояли, как мы видим, нравы низших классов, наиболее дикая разнузданность царила все же в салонах знати. Из "Historiettes et mots d'esprits du XVIII s." ("Анекдоты и остроумные выражения XVIII в." - Ред.) мы заимствуем следующие два места, из которых одно характеризует господствовавший в этих салонах после ужина развязный тон, а второе - те активные шутки, которые разрешали себе их посетители. В обоих случаях речь идет о кружке регента Франции герцога Орлеанского. Первое место гласит: "Однажды регент ужинал с г-жой Парабер, архиепископом Камбре и Лоу. После ужина ему принесли бумагу для подписи. Он хотел взять перо, но был так пьян, что не мог его держать. Он передал перо г-же Парабер и сказал ей: "Подпиши, б..." Она возразила, что не имеет права подписывать. Тогда он вручил архиепископу и сказал: "Подпиши, сутенер". Тот тоже отказался. Тогда регент передал перо Лоу со словами: "Подпиши, мошенник!" Но и он отказался. Тогда регент пустился в следующие меткие размышления: "Что за превосходно управляемое государство! Оно управляется проституткой, сутенером, мошенником и пьяным". И подписал бумагу". Второе место гласит: "На ужине у г-жи Нель (Hesles) несколько молодых аристократов, сидевших за одним столом с г-жой Гасе, заставили ее выпить много разного вина и ликеров, так что она совершенно опьянела. В таком состоянии она снизошла до того, что стала плясать перед присутствующими почти нагая. Когда разнузданность достигла своего апогея, ее друзья передали ее лакеям, чтобы и те имели свое удовольствие. Согласная в своем опьянении на все, г-жа Гасе только бормотала: "Какой прекрасный день!" В Германии в это время вели себя не иначе. В одном сочинении, правдиво описывающем грубые обычаи, царившие в разных дворянских поместьях, когда наезжали веселые гости, говорится о танцах после ужина: "В самый разгар танца тушат свечи, которые вновь зажигаются только час спустя, а в это время ведут себя платонически, то есть, я хотел сказать, плутонически, анабаптически. Кто виноват? Кто отец?" Конечно, было бы неправильно считать такой разврат обычным правилом. Это так же неверно, как то, что насыщенное грязью поведение низших классов во время народных праздников не было их обычным способом использовать отдых. Однако подобный разврат был здесь постоянно возможен, так как историческая ситуация, в которой тогда находились господствующие классы, не только позволяла им делать из любви своего рода занятие, но и заставляла их, как мы видели, сделать из нее высшее свое занятие. Некая г-жа де ла Веррю следующими классическими словами определила жизнь своего круга: "Ради большей верности, необходимо уже здесь на земле создать рай". Эти слова, быть может, лучше всяких других характеризуют жизненную философию господствующих и живущих в эпоху старого режима классов. Превратить жизнь в рай - такова была в самом деле, как мы, надеемся, достаточно убедительно показали на предыдущих страницах, тенденция, господствовавшая в светском обществе всех стран, и господствовавшая при этом более властно, чем какая бы то ни было другая идея. Эта тенденция приводила, естественно, в конечном счете к тому, что повышенная общительность, балы, вечеринки и тому подобные увеселения заняли в жизни верхних слоев огромное место, и к тому, что здесь эти развлечения и увеселения предлагались настолько же в рафинированном виде, насколько примитивный характер они носили в низах. И в самом деле, никогда со времени античной культуры жизнь господствующих классов не представляла в такой степени единый, беспрерывный, роскошный праздник, как тогда. Одно развлечение сменяло другое, словно в нескончаемом хороводе. Первая мысль утром была о возможностях предстоящего вечера. Главным содержанием всех этих праздников становилась опять-таки галантность. В ее интересах создавалась и варьировалась программа увеселений, то есть массовый флирт был для всех участников высшей целью. Индивидуальный флирт, которому предавались в будуаре, во время lever, уже не удовлетворял, ибо ведь каждый принадлежал всем. Служить всем, принадлежать всем, насладиться всеми, отдавать себя всем - таковы были в конечном счете последствия галантного мировоззрения. "Принадлежать всем - вот высшее наслаждение", - писала одна светская дама подруге после бала, во время которого она дала нежное обещание трем мужчинам. И прибавляла с пикантным остроумием: "Таким образом, я не изменю ни одному из них и угрызения совести не нарушат спокойствия моего сна". Так как бал служит лучшим поводом для массового флирта, то постоянно придумывали все новые вариации, особенно в виде разных маскарадов, представляющих наиболее благоприятную почву для галантных похождений. В роли Марса, Аполлона или Юпитера мужчина мог себе все позволить. В роли Дианы, Венеры или Юноны женщина могла все выслушать. Под маской можно было все простить. Ведь то была только шутка. Поэтому самые смелые формы флирта считались свободным правом масок не только на улице в дни карнавала, но и в бальной зале в течение всего года. Апологеты старого режима склонны видеть и в его праздниках только одну грацию. Они упускают из виду, что грация эпохи была только той гирляндой роз, которой украшены атрибуты похотливого Лампсакийского бога, и что эти маскирующие розы служили одной только цели - иметь возможность не только тайно, но и открыто перед всем светом приносить жертву самому непристойному из всех богов. Когда приближался конец карнавала, он становился - сознательно или бессознательно - все безумнее. Люди хотели использовать время, пока оно не миновало. И они спешили довести до конца последний хоровод, прежде чем наступит день - новый день в истории человечества. (с) Эдуард Фукс, "История нравов", глава "Галантный век"
Ответов - 0
полная версия страницы