Форум » Архив I части игры: Вилла Аллегрия » "На грани сумерек". Побережье. 04.07.1752. 20:40 » Ответить
"На грани сумерек". Побережье. 04.07.1752. 20:40
Vittoria Chiaro: Огюст де Нуарэ Апартаменты герцога де Нуарэ - Побережье Герцог покинул апартаменты незадолго до заката и тут же направил Спектрума к побережью, выбрав дорогу через парк. Едва ли на десяток секунд остановившись у цветников, Огюст снова вскочил в седло и ударил жеребца пятками в бока. А тот был только рад быстрому бегу навстречу ветру, запахам зелени и близящихся сумерек. На побережье Огюст оказался в те самые минуты, когда солнце уже наполовину спряталось за линией горизонта, рисуя на воде пейзажи невероятными красками от бирюзового и синего до розового и золотисто-оранжевого. Сегодня де Нуарэ был несколько более предусмотрителен: захваченное с собой широкое покрывало, доселе скатанное в рулон и лежащее на спине коня перед седлом, он расстелил на песке, и теперь можно было улечься на него, не боясь который раз за последние дни насобирать мелкую пыль волосами. Мягко похлопав по крупу жеребца, герцог отправил его прогуляться к достопамятному кусту, который так понравился Спектруму позапрошлой ночью. Сам Огюст расстегнул камзол, всё же не снимая его с плеч, и откинулся на самом краю покрывала, оставив две трети его пустующими - так, словно ждал чьего-то появления. Впрочем, "словно" здесь было неуместно. Герцог действительно ожидал. И готов был ждать до самой полуночи, если придётся. И завтра, коли его приглашение этой ночью отвергнут. Небо над водой приобрело необычный красный оттенок. Ещё несколько минут - и на море опустится неожиданная темнота; только на юге ночь умеет так быстро сменять день, что иногда это сложно уловить. Чуть опустив веки, Огюст ловил кожей последние лучи уходящего на покой солнца - уже не такие жаркие, как днём, но тёплые, мягкие и удивительно нежные; лучи запутались в распущенных по плечам волосах мужчины, утонули в синеве полуприкрытых глаз и, наконец, начали постепенно исчезать, растворяясь во времени и провозглашая скорый приход сумерек. Vittoria Chiaro Апартаменты Антонио Скальцо - Побережье Молодая женщина появилась в момент на грани догорания заката и сумерек. Где-то вдалеке замелькало белое платье, потом послышались тихие шаги, шуршание ткани. Светлые волосы Виттории были распущены и свободно ниспадали по плечам, Донна Инкогнито шла медленно, никуда не торопясь рассеянно глядя по сторонам. Огюст де Нуарэ Заслышав тихий шорох шагов по песку, герцог сперва приподнялся, опершись на локоть, а потом, когда сеньора приблизилась, встал на ноги, встретив женщину поклоном и едва заметной улыбкой на губах. Несколько секунд он пристально вглядывался пронзительной синевой глаз в её лицо, скрытое полумаской, потом моргнул и улыбнулся чуть шире. - Благодарю вас, сеньора, что не оставили без ответа моё дерзкое послание, - в тихом баритоне звучала искренняя признательность. Де Нуарэ изящно повёл ладонью, указывая на свободную половину покрывала. - Не желаете ли присесть? Vittoria Chiaro - Добрый вечер, герцог, - легкий реверанс. Виттория улыбнулась, благо простое а-ля пастушка, платье, лишенное жесткого каркаса, но со множеством нижних юбок и оборок позволяло такую вольность. Женщина грациозно присела на край покрывала и сложила руки на коленях. Огюст де Нуарэ Когда молодая женщина опустилась на покрывало, герцог тоже сел - на расстоянии вытянутой руки, но не ближе, лицом к своей визави. - Я волновался о том, как вы себя чувствуете, - Огюст посерьёзнел, синие глаза смотрели прямо и с искренним беспокойством. - Прошу вас простить мои ночные безумства, приведшие к такому печальному результату. Vittoria Chiaro Ответный внимательный взгляд, быстрое движение головой из стороны в сторону, слишком резкое, чем следовало бы: - Нет, Ваше Сиятельство. Это моя вина, мне не следовало пренебрегать советами моего дорогого Антонио. Вам не за что просить прощения, - было добавлено шепотом, мешающимся с шелестом волн. Виттория перевела взгляд на море, прищурилась, всматриваясь в еще четко очерченный горизонт. Огюст де Нуарэ Герцог некоторое время изучал красивый профиль молодой сеньоры, не произнося больше ни слова, прежде чем, чуть поведя плечами, не заговорить своим негромким баритоном: - В обрамлении солнечных лучей вы кажетесь много прекраснее Беатриче, описанной некогда Данте, но цитировать его я, пожалуй, всё же не стану, - Огюст скользнул правой рукой под полу камзола и спустя мгновение протянул сеньоре белую розу, сорванную им в цветнике. - Вы позволите преподнести вам этот цветок как знак моего восхищения? В спокойных синих глазах мелькнула неопределённая искра, а губы герцога не улыбались, придавая лицу совершенно серьёзное выражение. Vittoria Chiaro - Антонио часто сравнивает меня с другой сеньорой, герцог, - рассмеялась Виттория, - ее звали Симонеттой Веспуччи. Возлюбленная Джулиано Медичи, она была музой одного художника по имени Сандро по прозвищу Бочка, Боттичелли, - изящно и легко женщина приняла цветок и поднесла его к губам, едва заметно поцеловав лепестки, потом опустила глаза и склонила голову, пряча смущение. - Благодарю вас. Огюст де Нуарэ Герцог глядел на сеньору с восхищённой улыбкой. - Не стоит благодарности. Боюсь, я оказался неоригинальным. Следовало иначе выразить своё восхищение… Vittoria Chiaro Донна Инкогнито тихо произнесла: - Мне доставляет удовольствие говорить с вами, Ваше Сиятельство и… танцевать, - последнее слово было произнесено шепотом, после этого Виттория протянула герцогу руку, плавным, текучим движением, поднимаясь с покрывала. Требовался только один шаг, за грань темноты, по линии прибоя. Огюст де Нуарэ Герцог, ни мгновения не медля, сделал этот шаг. Поднявшись, он бережно коснулся протянутой ему ладони, ступил на песок и отвёл женщину чуть дальше от покрывала, чтобы оно не задевало каблуки её туфель. Осторожно скользнув свободной ладонью ей за спину, он дождался, пока Донна Инкогнито положит руку ему на плечо, после чего начал движение в такт музыке волн. Никакой иной аккомпанемент не подошёл бы для этого странного танца, лишь тихий шелест морской воды, шорох песка под ногами, срывающееся с губ дыхание и стук сердца. От мужчины исходил едва ощутимый аромат ветивера и запах моря, который, казалось, не столько пропитал его одежду и ниспадающие по плечам волосы, сколько являлся настоящим запахом Огюста. Медленно и неторопливо на этот раз, помня о том, к чему привёл куда более подвижный танец, герцог увлекал женщину за собой, кружил в объятиях, бережно и нежно касаясь её хрупкой ладони своей рукою. Можно было бы решить, что в его глазах отражаются звёзды, хотя ночные светила ещё только готовились взойти на небесный свод, чтобы озарить землю своим неярким волшебным светом. - Это так сладко, это так жестоко, - нараспев едва слышно произнёс Огюст по-французски, вовлекая сеньору Чиаро в новое па. Vittoria Chiaro Почему-то у Донны Инкогнито возникли ассоциации со старыми деревенскими обычаями, когда молодым влюбленным поручали давить виноградный сок. Что могло получиться в результате брожения этого сока чувств, мыслей и желаний, не знал никто. Прямой взгляд светлых глаз выражал только одно: "Не сожалею, не опасаюсь, не бегу". Сейчас Огюст мог ясно ощущать, насколько тугим и крепким было это тело, словно идеально настроенный инструмент, подвижным, стремительным и гибким. Огюст де Нуарэ - Много лет назад, - неожиданно заговорил герцог, не прерывая движения и не отводя взгляда от глаз той, что в маске, - жил в одном итальянском городке молодой художник. Он создал множество прекрасных картин, каждая из которых была отдельным миром, в рождение коего художник вложил часть своей души. Потому-то его творения и были такими живыми и прекрасными, а не всего лишь холстами с нанесёнными на них слоями разноцветных красок. Но однажды, отступив на шаг от очередной своей законченной работы, молодой художник с ужасом осознал, что она станет его последним творением: он так беспечно делился с картинами частицами своей души, что у него самого её уже не осталось. Ни осколка. Ни лоскутка. Ни единой крошки. Художник много дней провёл, страдая и чувствуя себя самым несчастным человеком на земле. Глядя на свои картины, он уже почти жалел, что не может, уничтожив их, вернуть себе свою душу, - уж больно хороши они были, рука не поднималась разорвать или сжечь. Он даже пытался снова рисовать, но бездушные творения отличались от его ранних картин в той же мере, как кладбищенское карканье ворон - от ночной песни соловья. Но когда художник уже решился сжечь разом все свои картины, надеясь, что частицы души вернутся к своему хозяину, перед молодым мужчиной из ниоткуда явилась прекрасная женщина в светлом одеянии, струящемся вокруг её тела, подобно облаку. Черты её лица были правильны и дышали святостью, волосы цвета мёда и янтаря ниспадали по молочно-белым плечам, а в светлых глазах сияла нежность. Взволнованный и восхищённый таким великолепием, художник преклонил перед девой колени и зарыдал, потому что больше всего на свете желал запечатлеть её на полотне, но знал, что не сможет этого сделать: нечего было вкладывать ему в бездушный холст. И тогда произнесла женщина голосом, подобным серебристому звону утренней росы: "Не плачь, художник. Возьми свои кисти в руки и пиши. Я стану твоей душой и твоей музой, и ты уже никогда не будешь страдать от того, что не можешь писать картины". Осчастливленный, художник тут же повернулся к холсту и - о чудо! - всего за несколько часов написал портрет девы, да так светло, душевно и прекрасно, как ему никогда доселе не удавалось. Но лишь приблизился рассвет, как женщина направилась к выходу из его дома. Когда художник спросил, испуганный, почему она покидает его, дева ответила: "Я вернусь к тебе на закате следующего дня. И вновь покину на рассвете. Каждый день я буду приходить к тебе на несколько ночных часов, чтобы ты мог писать свои картины. Но ты должен пообещать мне, что никогда не станешь выслеживать, откуда я пришла и куда ухожу". Ничего не ответив на вопросы художника, она, заручившись его обещанием, исчезла за дверью. Много месяцев подряд светлая дева являлась к художнику, как и обещала, а он писал картины, прекраснее которых не видывал никто в мире. Но с каждым днём всё больше тосковал художник по своей музе, когда она исчезала поутру. И вот однажды, решив, что она всё равно не заметит его, мужчина вышел вслед за девой за порог и последовал туда, куда уходила она. Женщина, не оборачиваясь, направилась к морю, сошла по нагревшемуся за солнечный день песку к самой кромке воды, ступила в пену морскую - и тут же исчезла. А над морем показалось солнце, ослепив на мгновение художника. Мужчина вернулся домой удивлённый и взволнованный: никак не мог он понять, кем же является его возлюбленная муза и как она могла исчезнуть в морских волнах. Он дождался наступления вечера и на закате, приготовив свежий холст, вышел на порог встретить светлоокую деву. Но солнце скрылось за горизонтом, а её всё не было. На небе взошли звёзды, но она не появлялась. Луна нарисовала дорогу от порога дома художника к морю - а дева не приходила. Ещё больше испугался художник и, отбросив кисти и палитру, как можно быстрее отправился к морю, повторив тот путь, которым ушла дева минувшим утром. Оказавшись на берегу, он долго вглядывался в морскую пену, но не видел ничего иного, кроме бесконечной тёмной воды. Упав на колени, он простёр руки к морю, в бессильном страдании взывая к светлой деве. И она явилась. Вышла из морской волны по лунному пути и остановилась у самой кромки воды. Лик её был печален, но в глазах таилась не только горечь, но и обида. "Почему ты не пришла ко мне этой ночью, любовь моя?" – воскликнул художник, бросившись к женщине, но она остановила его жестом и покачала головой. "Ты обещал не следовать за мной и не пытаться узнать, откуда я явилась к тебе и куда ухожу. Но ты нарушил своё слово, узнал мою тайну, и теперь я не могу больше никогда выходить к тебе из моря". Художник зарыдал, пытаясь вымолить прощение, но дева была непреклонна. "Я стала твоей новой душой, когда ты лишился своей прежней; я была твоей музой, когда ты не знал, что и как воплотить на своём холсте; я любила тебя, как жена - мужа, когда ты был радостен и печален, богат и беден. А ты не смог всего лишь сдержать данное мне слово. Не в моих силах приходить к тебе сейчас, когда ты узнал, кто я…" - так сказала дева морская, обронила на песок жемчужную слезу и исчезла в пене. Но сколько ни звал её несчастный художник, дева больше не появилась из волн. Он вернулся в свой дом, показавшийся ему неожиданно пустым, и попытался написать на холсте хоть что-нибудь. Но теперь его картины не просто не были наполнены жизнью и душой, но даже казались подобными жалким рисункам не умеющих держать кисть в руках детей. Так, в тумане, полубеспамятстве и страданиях, прошло несколько недель. Ночами утратившему душу художнику снилась его возлюбленная морская дева, которая глядела на него с немым укором в печальных глазах, как бы говоря: "Зачем ты раскрыл мою тайну?". Де Нуарэ сделал паузу, совместив её с окончанием очередного плавного па, и, подарив сеньоре взгляд, в котором, как в море, можно было утонуть, спросил: - Как вы думаете, сеньора, чем закончилась эта история?
Ответов - 1
Vittoria Chiaro: Vittoria Chiaro - Художник однажды, не выдержав, шагнул в морскую пучину? - предположила та, что носила маску. Огюст де Нуарэ - Именно, - мягко улыбнулся Огюст, чуть пожав плечами. - Финал этой истории вполне предсказуем. Вот только шаг этот не был отчаянным. Художник осознанно отдал свою жизнь морю, ведь лишь таким образом он мог соединиться с той, которой было отдано его сердце. Как ни странно это может показаться кому-то, для художника было совершенно не важно, что она не человек, не смертная женщина и не та, за кого он её принимал. Герцог провёл сеньору вокруг себя, не отпуская её руки, после чего вновь вернул ладонь на её спину и продолжил плавное движение танца. Vittoria Chiaro - Через каких-нибудь тридцать лет, когда мир изменит свой привычный облик, если какая-нибудь нечаянная нелепая дуэль не унесет вашу жизнь, герцог де Нуарэ, вы будете рассказывать эту и другие замечательные истории своим внукам, кои будут сидеть в кружок у вашего кресла и зачарованно внимать прописным истинам, которые их дед узнал на своем опыте и прочувствовал на собственных сердце и шкуре, - довольно резко и откровенно было заявлено партнеру по танцу. - Возможно, в этом смысл, дорогой герцог, возможно, в этом суть… Разомкнутые объятья и два человека, стоящие друг напротив друга. Огюст де Нуарэ - Вы второй человек за последние полтора дня, кто предрекает мне скорую женитьбу, - всё так же глядя в глаза, окружённые тканью маски, негромко произнёс Огюст. Голос его, приглушённый, приобрёл хрипотцу и теперь казался удивительно усталым. Как и синие глаза, потемнешие и утопившие в своей глубине несколько первых звёзд. - А ведь я уже был почти женат, благополучно избежал этой участи, да и сейчас в любую минуту мог бы оказаться помолвлен, будь на то моя воля. Но, боюсь, придётся оставить все своё наследство кому-нибудь другому. Однако… - Де Нуарэ безрадостно усмехнулся, на мгновение прикрыв глаза. - Однако в этом нет ровным счётом никакой сути. Для меня. Мужчина несколько секунд молча глядел на Донну Инкогнито, потом поклонился и, вновь выпрямившись, подарил печальную улыбку. - Благодарю вас за танец… - тихий баритон с хрипотцой и пауза, во время которой в плавном движении изящная рука скользнула вверх и тут же опустилась вдоль тела. Vittoria Chiaro Гибкость и жесткость стального прута, который в любой момент может рассечь кожу, изрезать в кровь. Полуприкрытые глаза, тень улыбки, заострившиеся черты лица, словно высеченные из камня. Посмертная маска, точно выверенный реверанс, мысленно произнесенное "Сохрани вас Господь" и тихий шелест удаляющихся шагов. Легкое, белое платье, как обрывок холстины, как арестантская роба, разметавшиеся по плечам серебряные волосы и быстро исчезающие петляющие шаги на песке. Огюст де Нуарэ Герцог стоял неподвижно, пока слышался тихий шорох шагов по песку, пока был виден светлый силуэт в сгущающихся сумерках. И даже ещё немного дольше - пока сорвавшийся с его губ выдох показался Огюсту относительно спокойным. После этого он вернулся к забытому недавно покрывалу и устало опустился на него, положив руки на чуть подтянутые к груди колени и запустив левую ладонь в волосы. Волнистые пряди, и без того почти чёрные, а в темноте кажущиеся темнее ночи, скользнули на плечи, скрыв лицо мужчины от звёздных взглядов. Он сидел так довольно долго, не двигаясь, не нарушая тишину ни единым звуком. Неожиданно встрепенувшись, герцог подался назад и откинулся на спину. - Как лучше в мире не было творенья, Так горше в мире не было печали, - Ее уже не видеть и не слышать... *, - вслух продекламировал герцог, обращаясь одновременно к небу, звёздам, морю, забытой на покрывале белой розе и даже узким следам на песке, а потом вдруг рассмеялся и подложил под голову согнутые в локтях руки. Впереди герцога ждала целая ночь. Почти бесконечная ночь, которую можно было наполнить какими угодно размышлениями, мысленными мазками на воображаемом полотне или выдумками очередных глупых историй. Эта ночь принадлежала ему вместо того, чем хотелось обладать. Ночь обняла Огюста за плечи, устроилась на широком покрывале рядом с мужчиной и положила голову ему на грудь. * - сонет Микеланджело.
полная версия страницы